Ежегодно христиане всего мира молятся о единстве. Что такое единство, зачем оно нужно, как его достичь? Вопросы непростые, требующие глубокого осмысления. А кто-то говорит, что надо меньше думать, да побольше делать. Есть и такие, кто искренне убежден, что экуменизм в России не состоялся. Почему? Обо всем этом размышляют участники "круглого стола", который прошел в Москве 18 января 2002 г. в Колледже философии, теологии и истории.

Сандр Рига, основатель общины "Экумена": Для меня с самого начала, когда я еще был неверующим человеком, важной была мысль о том, что Бог един, Церковь одна. Христианские конфессии казались мне некоторой странностью, мне было странно слышать и читать о религиозных войнах, нетерпимости, поэтому из всех Евангельских слов мне наиболее близки слова Христа о единстве. Когда мои поиски привели меня к Богу, я начал искать возможность сказать другим людям о том, что надо молиться о единстве Церкви.
Слава Богу, этого стремления к истине я не утратил со временем, хотя были в жизни разные ошибки. Я думаю, что мои друзья по "Экумене", которые теперь работают в разных областях, никогда не потеряют экуменического сознания. Сегодня в России, Латвии (где я живу), других постсоветских странах существует свобода вероисповедания, но жизнь сложна, поэтому нужно быть готовым  столкнуться с распадом, чтобы вновь начать созидать. Истоки "Экумены" в конце 60-х начале 70-х годов были разные - к нам приходили люди из баптистских Церквей, пятидесятники, католики, православные, богема, хиппи, творческая молодежь. Мы старались всех сплотить по принципу "единство в многообразии", без унификации, сохраняя свободу, дарованную Христом.
Мне всегда было интересно смотреть на человека, который отличается от меня. Мы не горох в стручке, а живые личности, которые дополняют друг друга. Поэтому я радовался, когда встречал человека с новыми идеями, другим толкованием Евангелия. Может быть, я не со всем соглашался, спорил с ним, а может, наоборот, согласившись вначале, через годы переоценивал его суждения. Однако идея единства в многообразии оставалась актуальной.

Алексей Юдин, преподаватель Колледжа философии, теологии и истории: На мой взгляд, сегодняшняя встреча происходит в ситуации некоторого безвременья, когда о христианском единстве говорить сложно. Это стало непопулярно, неинтересно. Мы видим, что ушел дух, который созидал общину Сандра, другие движения, дух, которым были отмечены шестидесятые годы. На Западе этот дух еще жив, но в России, по разным обстоятельствам, он отчасти не состоялся. В контексте экуменического движения мы не прожили ту историю, которую прошел христианский Запад, поэтому бежим впереди паровоза, не имея собственного опыта. Поэтому стоит познакомиться с путем, который прошли отдельные люди, сопоставляя опыт христиан разных исповеданий и свой личный.

Виктор Папков, глава издательской программы культурного центра "Духовная библиотека": А как сформулировать, что такое единство, чего нам стоит добиваться, кто в единстве, а кто исключен из него? Первостепенно ли то, чем мы сейчас занимаемся, или вытеснено на периферию церковной позиции? Для меня единство связано с давним опытом, когда вопрос о единстве еще не стоял так остро. Если вспомнить время, когда мы приходили к вере, - каждый человек был близким. Это была позиция не только теоретических направлений (например, написанных в соавторстве статей), но "общего дыхания"; еще двадцать лет назад вопрос о конфессиональной принадлежности каждого из нас не стоял.
Сопоставляя существование христианина в ситуации давления и в условиях религиозной свободы, я вижу, что единство быстрее достигается и крепче сохраняется, когда есть некое давление извне. Давление, которое оказывается условиями жизни, встречами, особыми силами, способствует высокому и сильному творческому пути, в т. ч. обретению единства. Я помню семинары, проводимые Александром Огородниковым и Владимиром Поришем, на которых встречались православные, католики, протестанты, неверующие. Единство ощущалось, когда мы во время встреч сознавали, что едины потому, что хотим одного.
Легко поставить теоретические проблемы, описать в нескольких пунктах последовательность действий, но очень трудно уловить живое чувство единства. Думаю, это и должно быть отправной точкой. Если каждый почувствует в себе ощущение единства с другим человеком, если общение будет не только на уровне разговоров о единстве, но приведет к осознанию того, что мы, разные люди, можем идти вместе, тогда сформируется и все остальное.

А. Ю.: Ранние общины действительно сплачивало ощущение живости, сопричастности. Люди спонтанно тянулись друг к другу, а то, что один из них - католик, а другой православный, придавало их общению дополнительные интересные грани.
Потом они начинают расти, "профессионализируются" в качестве католиков или православных и перестают понимать друг друга. Сохраняется некая живость в отношениях на уровне персоналий, но они уже отстранены друг от друга, нет сопричастности, появляется гордость за "конфессиональную выправку". Изначальное "да", первоначальное, драгоценное прикосновение к истине, детское ощущение сопричастности утрачивается.
Может быть, история Церкви подобна этапам развития человека: мы были детьми, потом стали юношами и девушками со всеми проблемами этого возраста, стали немножко ломкими, несколько нарочито грубыми, как это бывает в юношеском возрасте. Идея единства первична, о чем нам напоминает II Ватиканский Собор. Стремление к единству - это, прежде всего, духовное обращение, дар, и мы должны испытать преображение, обратившись на пути следования к истине.
Очень важно то, насколько адекватно я соизмеряю свое конфессиональное призвание с общим экуменическим. Этот конфликт еще не разрешен. Важно понять, насколько конфессиональная среда является фактором противления, а не фактором созидания; понять, что именно многообразие обладает творческим зарядом, в то время как мононачало убийственно для самой идеи единства. Эта тема постоянно развивается в разного рода призывах и документах нынешнего Понтификата.

Александр Огородников, христианский правозащитник: Еще в студенческие годы, я тогда учился во ВГИКе, нас повезли в Белые Столбы в Госфильмофонд. Ехать надо было в электричке, а я обычно в электричках читал. Но, поскольку единственной непрочитанной книгой на полке в нашей студенческой комнате было Евангелие, то я взял почитать ее. Тогда было модно воспитывать в себе иронию как стиль отношения к жизни. Сев в электричку, я открываю книгу и начинаю читать и с первых же страниц чувствую что-то не то. Мое рационализированное сознание говорит мне, что все, что ты читаешь - это легенда, некий миф. Но, с другой стороны, я начинаю ощущать сердцем какое-то странное, неведомое мне чувство, которое начинает расти и которое я не могу загнать назад. И это чувство как бы говорит мне: "ты не можешь осознать ту глубинную антропологическую правду своим убогим сознанием".
В Госфильмофонде на занятии по истории зарубежного кино нам показали "Евангелие от Марка" Пьера Паоло Пазолини. Фильм меня ошеломил. Он помог мне осознать себя христианином. Я начал искать христиан, стал посещать встречи "Экумены". В Литве я познакомился с лидерами католического движения сопротивления. Общаясь с ними, я не чувствовал никакой разобщенности. Священники Сигитас Тамкявичюс и Альфонсас Варинскас организовали у себя "Комитет защиты литовских католиков", а мы в Москве подготовили пресс-конференцию по этому поводу (меня на ней не было, т. к. я был уже арестован). Конференция началась с выступления в мою защиту, видимо, я стал первым русским, за которого литовцы (при "том" отношении к русским) собирали подписи.
Вскоре о. Альфонсаса также арестовали и посадили. Некоторое время мы сидели в одной камере (по-видимому КГБисты считали, что, как представители разных Церквей, мы будем ссориться). Для меня это был большой опыт исповеди. Я исповедовался у о. Альфонса, причащался из его рук. Я относился к нему как к священнику, поскольку таинство рукоположения едино. Общаясь с о. Альфонсасом, я открывал для себя католическую духовность.
Могу сказать, что в зоне были люди разных конфессий и всегда была солидарность. Когда я вышел, то межхристианская солидарность стала проявляться в действии. У нас была столовая, и тем, кто питался в ней, мы говорили, что они должны осознать, что люди на Западе, совершено ничего о вас не зная, жертвуют деньги во имя Христа. Я думаю, что эта действенная солидарность, когда мы вместе делаем одно общехристианское дело, важнее всяких богословских споров и конференций об экуменизме. И в этом деле не имеет значения - католик ты или православный.

А. Ю.: Ощущение дара единства первично для христианской веры. К сожалению, мне кажется, что к концу ХХ века мы несколько растратили этот дар, разменяли по пятаку. Нет ощущения тайны, ушло нечто важное, священное. К сожалению, сейчас в московской среде нет харизматических людей, которые бы действительно развивали идеи единства. Для Москвы это очень показательно.  Отношение к единству аморфно и осторожно, о нем "лучше не говорить вообще". Поэтому в данном случае понятно, что люди, которые громко заявляют об этой идее, плывут против течения.
Жан Франсуа Тири, директор культурного центра "Духовная библиотека": Однако и в России были свидетели единства. Один из них - блаженный Леонид Федоров...

А. Ю.: Экзарх русских католиков восточного обряда протопресвитер Леонид Федоров действительно через всю жизнь пронес священный дар единства, это человек, который был не только исповедником, но и мучеником единства. Он не был романтиком и думал не о церковных договорах, а о том, какой путь предстоит пройти русской Церкви и ему, как части этой Церкви, чтобы хоть на мгновение приблизить это единство. Для него была важна идея восточного пути, важно было реальное положение русской Церкви, находившейся под гнетом государства. Поэтому, анализируя то, что он говорил об обращении к католичеству, нужно помнить, что он имел ввиду, прежде всего, обращение к свободе, в том числе к церковной свободе.
Таким же человеком был великий русский поэт Вячеслав Иванов, который, воссоединяясь с католичеством, не менял конфессию. Он не преходил из обрядового православия в обрядовое католичество. В письме к французскому литературному критику и переводчику Шарлю дю Босу Иванов раскрывает смысл этого шага: "... я впервые почувствовал себя  православным в полном смысле этого слова, обладателем священного клада, который был моим со дня моего крещения, но обладание которым до сих пор, в течение уже многих лет омрачалось наличием чувства какой-то неудовлетворенности, становящейся все мучительней и мучительней от сознания, что я лишен половины такого клада святости и благодати, что я дышу наподобие чахоточных, одним легким".
Контекст этого откровения возвращает нас к нашей теме. Понимание того, что человек может иногда ощущать свою ущербность, несмотря на то, что он есть единое сокровище, единый клад - это и есть ощущение потребности этого единства на органическом уровне. Я не знаю, какие результаты принесла нам эта встреча, но мне кажется, что нам удалось восстановить очень важные духовные пути, услышать живые свидетельства сопричастности и духовного единения. Папа в книге "Переступить порог надежды" сказал о том, что у нас разные пути, но все они ведут к единому источнику, к единому началу и концу всей истории человечества.