"Я родился в 1947 в Уфе, затем семья переехала в Москву, где я закончил мехмат МГУ, работал в разных местах. Всегда интерсовался религией и после долгих исканий остановился на католицизме и об этом пока не пожалел. Cвященником восточного обряда я стал в 1981, попал в серьезный конфликт с властями в 1983. В результате с 1988 года живу в других странах, сначала в Швеции, теперь в Англии. На склоне лет получил степень доктора философии Лондонского университета и опубликовал в Нью-Йорке книгу о философии Михаила Бахтина. Уже 38 лет как я женат, моя жена Тамара, биолог и теолог по образованию, в настоящее время занимается психотерапией. Я не теолог, и мои интересы в последние годы сконцентрированы на социологии религии".
- О. Владимир, давайте поговорим о проблемах религиозного и экуменического диалога. С моей точки зрения, главные препятствия на этом пути стоят не столько между религиями, сколько в разделениях внутри них самих на фундаменталистские группы, не способные ни к какому диалогу, с одной стороны, и толерантные – с другой. Вторая проблема – религии существенно соединены с этническим элементом. И этнические противостояния, которые сейчас имеют место, имеют религиозную окраску...
- Я не знаю, насколько распространено сегодня в обществе осознание того факта, что после террористических актов в 2000-2001 гг. в Нью-Йорке мы вступили в совершенно иной мир. Конечно, те, кто занимался положением религии, ролью религии, проблемами мира вне Европы, знают это давным-давно.
Иранская революция 1978 г. в некотором смысле была одним из важнейших событий XX века, по мнению экспертов по глобальной политике. До этого казалось, что религия умирает тихой и спокойной смертью. В Европе это подтверждалось и статистикой. Теоретики секуляризации утверждали, что религия перестанет быть фактором, цементирующим общество или направляющим его, и станет аспектом личной жизни, как в свое время предсказывал Жан-Жак Руссо.
Но после иранской революции и других событий, прихода к власти правых сил в администрации Рейгана, выхода на американскую сцену сил христианского фундаментализма, экспертам стало ясно, что простые модели секуляризации неадекватны и развитие происходит по какой-то совершенно другой модели. А потом начались этнические чистки и войны в Югославии, затем оживление воинствующих религий в Афганистане, Пакистане и Саудовской Аравии, кульминацией которого стали террористические акты в Соединенных Штатах. Стало ясно, что никакой глобальной секуляризации не происходит и мы живем в совершенно новом мире.
Роль религии радикально изменилась за последние семь лет. Количество страниц, исписанных и опубликованных о религии и размещенных в электронных СМИ показывает, что религия становится одним из очень важных факторов современной жизни. Но совсем не в том смысле, какой приписывают религии в Европе. Она рассматривается как новая опасность, конечно, благодаря усилиям Дж. Буша – младшего и Осамы бен Ладана.
Если мы посмотрим на статистику, число конфликтов, вдохновленных религией или содержащих религиозный элемент, возрастало непрерывно с конца Второй мировой войны. В конце XX века три четверти конфликтов имели религиозную компоненту, сейчас, наверное, уже 100% или около того. Таким образом мир видится отсюда, из Лондона. Поэтому, когда я читаю российскую прессу или российский Интернет, удивительно, что этого понимания там нет, как будто Россия живет в каком-то другом пространстве.
Я могу быть неправ, но мне кажется, что в России господствует утопическое понимание религии как средства от всех болезней. Я бы сравнил религии с ядерной энергетикой. Да, они оживляют общество, дают людям энергию. Религии производят святых. Но нельзя забывать, что они также производят и отходы: фанатизм, лицемерие, ксенофобию. Смерти Иисуса хотели именно люди религиозные.
- Какие новые моменты приносит это новое развитие?
Социологи разделяют мир на прединдустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества. Классические случаи постиндустриального общества – Западная Европа, Скандинавия, Германия, Япония. А классические примеры прединдустриальных обществ – Пакистан, Нигерия, Перу. Между ними индустриальные общества: Португалия, Турция, Венесуэла. Примерно ясно, о чем идет речь. Все это можно определить более-менее строго. Есть классификация, этим занималась ООН, различные эксперты. Это вполне выраженные группы.
В прединдустриальных обществах религия – это все, она является хребтом общества. Как правило, есть законы против богохульства, законы, которые наказывают за нарушение религиозных правил. В Пакистане если человек грязными руками взял Коран, он может быть просто повешен. В Нигерии если мужчина одел женское платье, он может окончить свои дни в тюрьме.
В прединдустриальных обществах все вопросы решаются обращением к традиции. Недавно в Индии обсуждался проект постройки канала вдоль южного побережья которое в данный момент несудоходно из-за цепи островов. Но согласно религиозной традиции индуизма эти острова были построены в качестве моста обезьянами под руководством их царя Ханумана. Сразу начались бурные религиозные протесты, в ходе которых погибли люди. Проект был отложен, а с ним и экономическое развитие юга Индии. В подобных обществах традиция преобладает над рациональным подходом к действительности. Личностное самовыражение также находится в конфликте с требованиями традиции, которая однозначно предписывает определенное поведение, вплоть то костюма и диеты, не допуская никаких отклонений.
В индустриальных обществах роль религии уменьшается по количественным факторам примерно наполовину. Люди начинают рассуждать рационально. В засушливых регионах проблему голода нужно решать ирригацией, одними религизными ритуалами эту проблему не разрешить. В таких обществах главная забота - это материальное благосостояние. Индивидуальное самовыражение, этические соображения оказываются на втором плане. Есть работа, и хорошо. Скучной работы не бывает, если за нее платят.
В постиндустриальном количество людей, которые считают религию важной для себя составляющей, падает примерно до одной четверти. Это общества, где главным становится личный выбор, а не материальное выживание. Когда есть выбор – задают вопросы. Например, есть интересная статистика, что вопросы о смысле жизни и ценностях гораздо больше задают в постиндустриальных обществах – в десятки раз больше по сравнению с теми, кто живет в прединдустриальном обществе. Можно назвать такие общества пост-материалистическими.
Люди не просто покупают ковер, но интересуются как он был сделан, не применялся ли детский труд, не ставились ли опыты на животных и так далее. Люди много жертвуют на разные цели, зачастую просто отдавая свое время на какую-то благотворительную деятельность. Наш университет, например, нанимает специального человека для организации подобных проектов среди студентов. Религия определяется как добровольно выбранный стиль жизни скорее чем членство в организованной группе.
Так вот то. что происходит сегодня можно назвать конфликтом между традиционной и постиндустриальной моделями общества. Этот конфликт не только геополитический, он также и внутренний конфликт в пост-индустриальных обществах где организованные религии оказались островами традиционного общества. Верующие требуют принять их религиозный закон в качестве государственного. Недавно в Англии в индуистском храме заболел священный бык. Ветеринарная инспекция этого быка усыпила поскольку болезнь была неизлечимой, инфекционной и мучительной. Последовал запрос в парламент с требованием священных быков впредь не усыплять. Таких примеров все больше и больше.
- Относите ли Вы «атеизм» к частным случаям религии?
- Я не произносил этого термина и не отношу его к религии. Конечно, если рассматривать религию как систему личных представлений и убеждений, то можно его к этой области относить, но в принципе атеизм никогда, ни в каком обществе не был цементирующей силой, в отличие от религии.
Если и есть какая-то система ценностей в постиндустриальном мире, то это никак не атеизм, а, например, секулярный гуманизм, права человека и так далее. Атеизм, кстати говоря, – одна из самых быстро растущих мировоззренческих позиций в мире.
В связи с возрастанием воинствующего элемента в религиях атеизм стал как бы оживать из полумертвого состояния, в котором он пребывал в конце XX века. Он не вызывал интереса, не привлекал исследователей… Сейчас среди бестселлеров последних лет мы видим книги по атеизму в самом прямом смысле – книги, направленные против самой концепции божественного и сакрального.
- Что же происходит сейчас между религиями в Западной Европе?
- В Европе всегда были очаги разных религий. Достаточно вспомнить средневековую Испанию. Но в последнее время Не-христианские религии стали определенной проблемой в связи с иммиграцией. Коренное население воспринимает мечети, храмы других религий как какую-то религиозную экспансию. В этом большое отличие от России, где Ислам или Буддизм имеют глубокие историческое корни. Я сам вырос в исламском анклаве, в Башкирии. Я жил на улице, где была мечеть, и это не вызывало у меня ни удивления, ни вопроса.
В Европе ислам весь связан с мигрантами. В Германии это турки, в Великобритании –пакистанцы. Здесь очень сильный этнический элемент.
И другой элемент – иммигрантский. Мигранты из прединдустриального мира, обычные люди, из традиционных обществ, как правило, пытаются продолжать жить, как в их исходном обществе. Они обычно живут вместе, в одном районе, поддерживая систему отношений, к которой привыкли. Конечно, традиционная система отношений выветривается с поколениями, но все-таки еще очень сильна. Мы имеем дело с фрагментами прединдустриального общества в постиндустриальном.
И это вызывает целый ряд проблем. Проблема не в том, что мусульмане имеют одну теологию, а христиане – другую. Это вопрос совершенно второстепенный. Их представления о том, что такое религия и что она должна делать, совершенно иные, чем в постиндустриальном мире. В Пакистане любое публично высказанное неортодоксальное мнение, которое считается неисламским, может привести человека на виселицу, здесь же оно может быть названо вполне законным правом человека. Иисус, как известно, был казнен за богохульство.
Это касается не только мусульман, но всех выходцев из традиционных обществ. Помню была у нас студентка из Филиппин. Она там училась в католической школе, но когда попала на еженедельную встречу католиков-студентов, была поражена, потому что всю жизнь не задавала никаких вопросов. Одна из черт традиционного общества заключается в том, что это общество без выбора, поэтому люди не задают никаких вопросов, они даже не приходят им в голову.
Другая проблема на примере британских университетов - это напряженность между мусульманами и группами христиан-фундаменталистов. За восемь лет моей работы в двух университеах наиболее неприятные инциденты, связанные с религией, агрессивность на религиозной почве были проявлением христианского фундаментализма. Мусульмане на моей памяти проблем не вызывали.
Христиане-фундаменталисты не принимают никакого диалога с мусульманами. Некоторые попросту считают их агентами сатаны и единственная оставшаяся возможность для мусульман, по их мнению, – стать такими же христианами, как они, войти в фундаменталистские евангелические группы.
Многие гордятся своей принадлежностью к фундаментализму, На лекции один студент пытался меня остановить, говоря, что я оскорбляю фундаменталистов, чего я не делал. Но сам тот факт, что я провожу критический разбор положений фундаментализма, его чрезвычайно разгневал, поскольку он вырос в такой среде, где люди не ставят под вопрос принципы их религии.
- Может быть, Вы привели бы пример этого взаимопроникновения постиндустриального и прединдустриального обществ на примере студентов из Вашего университета?
- У нас учится значительное количество мусульман, сикхов, некоторое количество студентов из Индии, исповедующих индуизм. Исламская группа наиболее компактная и самая большая. У нас есть молитвенное помещение для мусульман, сейчас мы планируем его расширить, там стало слишком тесно.
В первую очередь влияние прединдустриального общества на мусульманских студентовпроявляется в их семейной жизни. Послушание детей родителям очень важно. Родители осуществляют за детей выбор, и те не могут ослушаться. Причем выбор касается важных вещей – где и чему учиться, кого выбрать партнером по браку – до сих пор это прерогатива родителей.
Еще один момент – роль женщин. Да, они могут учиться в университете, но никто никогда не увидит их наедине с мужчиной, который не является их родственником. А если увидит, то репутация семьи будет настолько сильно подорвана, что даже сестры этой девушки не смогут выйти замуж – над ними будет висеть подозрение, что они – как бы сказать – переметнулись на западную сторону и живут в этом развратном отвратительном мире. Это оценки изнутри их общины. Поэтому там у девушек и молодых людей нет индивидуальных встреч. Девушки сидят на лекциях и занятиях и потом сразу уходят, и всегда будут избегать даже зрительного контакта с мужчиной. Когда я разговариваю с девушкой, она будет смотреть в сторону. Из-за моего возраста и положения она не откажется и будет разговаривать, но тем не менее сразу будет видна определенная неловкость. Я не хочу сказать, что так ведут себя все мусульманские студенты. Тем не менее, заметна группа, которая поддерживает этот образ жизни.
Один мир разворачивается в обществе, другой мир – внутри семьи или этнической группы, которая, конечно, изгоняет из своей среды людей, не следующих представлениям своих единоверцев или людей того же этнического круга. Это все еще сильно. Когда мужчина видит женщину с непокрытой головой, он вполне может подойти и просто сделать ей выговор, а то и пригрозить пожаловаться ее отцу или мужу. В тех местах Великобритании, где мусульмане живут компактно, такая ситуация иногда возможна. В университете это трудно себе представить. Если у нас студент позволит себе подобное, это будет его последний день в университете.
- Вы могли бы описать основные характеристики культуры английских студентов, которые у Вас учатся?
- Английские студенты с раннего детства учатся принимать решения – чего они хотят и чего не хотят, что собираются делать и чего не собираются. Ясно, что мнение родителей будет учитываться, и информация, которую они будут получать из СМИ и Интернета, будет учитываться, но они будут выбирать сами, что хотят делать, в какой университет поступать, чему учиться, какую жизнь вести.
Часто это не связано с тем, как живут родители, а в большом числе случаев они выбирают по принципу «я не хочу жить, как родители, я хочу жить по-своему; родители работают в банке, а я буду изучать драму и театр».
Ни о каком влиянии на выбор партнера говорить не приходится. Конечно, хорошо, когда родители будет относится благосклонно к выбору партнера. А если не будут, то это их дело. Скорее всего родители этого даже не покажут. Кроме того, выбор партнера – это длинный процесс. Сначала люди встречаются, потом они начинают жить вместе, еще не решив, будут они создавать семью, детей или нет. Это может занимать годы. Я за свою священническую жизнь подготовил к венчанию немало пар, как здесь в Англии, так и Швеции, где я долго жил. Так вот, во всех случаях люди жили вместе годами, у них был шанс узнать друг друга. Они обычно решают заключить брак, когда собираются иметь детей. В этом радикальное отличие между студентами мусульманами и немусульманами.
Я здесь полностью оставляю в стороне вопрос о моральной оценке этого явления с точки зрения католической доктрины и просто говорю о том, что из себя представляют студенты, с которыми мне приходится работать.
С этой же оговоркой нужно упомянуть изменение общественного климата по отношению к однополым союзам, когда люди одного пола выбирают друг друга. Еще поколение назад, 20 лет назад это была очень серьезная проблема и люди много страдали из-за этого. Сегодня для молодых людей, с которыми я имею дело, это не проблема. Часто у них нет твердого предпочтения того, а не другого. Поэтому сексуальная идентичность вырабатывается у них постепенно. Если они в конце концов решают заявить о своей принадлежности к тому или иному типу сексуальности, проблем с этим особенно не возникает.
Религиозные группы – в первую очередь мусульмане, во вторую христиане-фундаменталисты – это группы, которые по разным причинам не приемлют сексуальной свободы ни в выборе партнера, ни – тем более – в выборе партнера того же пола. Здесь существует постоянная конфронтация и напряженность.
- Каковы могут быть основания для фундаментализма в православии?
- Если говорить о православии вообще, то там трудно поддерживать фундаментализм. Фундаментализм – это культура анклава, это деление на своих и врагов. Главный признак фундаментализма это крепостная стена, которой община отгораживается от внешнего мира и ведет войну с этим миром, холодную или горячую, смотря по обстоятельствам. Чем выше стена, чем больше разность потенциалов между внешним и внутренним, тем он более агрессивный, активный. Русское православие такую стену не строит. Если у нас православная страна с православным президентом, то против кого, собственно, можно выступать православным? Только против Запада но даже и это хорошо не получается потому что в русской культуре есть значительный европейский элемент.
В советский период фундаменталистский элемент был более заметен, поскольку была оппозиция к атеистической идеологии. В начале девяностых были опасения что православие все превратится в общество Память. Ничего этого не случилось и про общество Память я уже очень давно не слышу. И хотя есть еще такие явления как Русский Собор, который кто-то метко назвал Русский Забор, все же той агрессивности и нетерпимости, которая была в начале девяностых, кажется нет. На мой взгляд, ситуация изменилась.
- А какова динамика фундаментализма в целом?
- Фундаментализм, конечно, сейчас растет во всем мире. Соединенные Штаты производят почти весь запас христианского фундаментализма в западном мире. В Африке популярность фундаментализма также возрастает. Определенные элементы есть в Латинской Америке.
Постоянно идет разговор об исламском фундаментализме. Но фундаментализм есть и в иудаизме. Есть улицы в Иерусалиме, где запрещено ходить женщинам, которые с головы до пят не покрыты… Или женщины должны сидеть на задних сидениях в автобусе. Я не знаю, насколько это распространено, но постоянно читаю материалы об этом. Есть фундаментализм в индуизме и даже в буддизме.
- А в среде англикан или римских католиков такие фундаметалистские группы существенны?
- Католики-фундаметалисты есть, но я не сказал бы, что они как-то особенно «делают погоду». Католиками-фундаменталистами довольно трудно быть, потому что фундаментализм основан на агрессивном противостоянии окружающему миру. У католиков это сложно, потому что у них постоянно все меняется, меняются Папы, меняется практика Церкви. Католики-фундаменталисты в крайне выраженном случае не принимают папства, не принимают никакой идеи изменения, эволюции, не принимают вообще того, что над status quo есть чья-то власть – Ватикана ли, Папы ли, епископов ли.
Среди англикан фундаментализм будет основанным на буквальном понимании Библии и агрессивном отношении к окружающему миру. Немногие могут себе позволить такое отношение к миру, оно предполагает тогда общину, которая тебя поддерживает в этом отношении и разделяет твою агрессию. И только поэтому ты и выживаешь, что ты в этой общине видишь людей, которых ты считаешь хорошими, образцами для подражания, и они думают так же, как ты.
Христианский экуменизм в этом контексте тоже меняется. Конечно, программа экуменизма, запущенная в 1960-е гг., приносит свои плоды. Отношения, скажем, между католиками и англиканами умеренного толка хорошие – есть совместные проекты, часто вырабатываются совместные позиции – например, предстоятели Церквей – архиепископ Кентрберрийский и кардинал Вестминстера – вместе выступили против войны в Ираке. Это часто бывает теперь, и никто этому не удивляется.
Тем не менее, когда речь заходит о фундаменталистских группах в Англиканской Церкви, то не видно даже, как экуменизм мог бы осуществляться, потому что в качестве предпосылки любого диалога они требуют признания их буквального понимания Библии единственно верным. Они говорят: «Сначала определитесь, признаете ли вы Библию словом Бога или нет». Мы признаем, но не в их понимании, а других подходов они не принимают, считая их ложными, а то и сатанинскими. С такой позиции трудно начать какой-то диалог.
- Есть ли какой-то диалог с исламом?
- Диалог с исламом какой-то вялотекущий. Проблема заключается в том, что ислам устроен совершенно по-другому, чем христианство. Ислам – это религия закона, такая же, как ветхозаветная религия, иудаизм. У них, кстати, очень хороший диалог с иудаизмом, поскольку невероятно много общего. Ислам возник из монотеистических верований Арабского полуострова. Первые мусульмане молились в сторону Иерусалима. В средние века Ислам создал великую интеллектуальную традицию, которая глубоко повлияла на развитие европейской мысли. Но затем эта традиция угасла оставив после себя религию закона. Там мало спекуляции, в основном это размышления о том, как устроить жизнь, жизнь в обществе прежде всего – какие должны быть законы, нормы. Это чрезвычайно практическая религия. Христиане же с самого начала начинают диалог о чем-то другом, о понятиях, о том, кто есть Бог. И часто для этого диалога даже не находится партнера.
Кроме того, нужно сказать, что интерпретация религиозного наследия ислама часто тоже является фундаменталистской и никак в этом смысле не отличается от христанского фундаментализма. Есть какие-то абсолютные положения, которые нельзя подвергать сомнению. Если их подвергнуть сомнению, можно поставить себя вне этой религии. По сути дела, здесь есть вопросы, которые нельзя задавать.
Но, безусловно, нет правил без исключений, и уже есть авторы, профессора, которые ставят вопросы и пытаются найти на них ответы. Не надо также забывать, что люди, которые слишком себя обнаруживают, давая иное чтение ислама или предлагая какие-то изменения, они просто рискуют жизнью. Всегда могут найтись какие-то лунатики, которые их просто убьют, поэтому интеллектуалы нередко вынуждены уходить в подполье. Не один только Салман Рушди живет под охраной неизвестно где, есть и другие люди, которые высказывают радикальные идеи. Создается крыло, которое утверждает, что ислам нужно пересказать, что он нуждается в реформации, в такой же смене понятий, которую претерпело христианство несколько раз на протяжении своей истории.
Должен сказать, что, говоря об исламе, мы не должны смотреть сверху вниз, потому что христианство было таким же или очень похожим в Средние века. В Англии богохульство до сих пор считается преступлением и закон против богохульства применялся еще в 1920-е гг. Поэтому смотреть на ислам сверху вниз нельзя, мы просто на разных стадиях развития.
Христианство развивалось, хотя и драматично, с конфликтами, но оно все -таки развивалось, хотя и с разной скоростью. Произошла смена понятий – падение античного мира, ренессанс, потом реформация, потом эпоха Просвещения, модернизация. Ислам – поскольку он долго существовал в стагнировавших обществах – ничего такого не претерпел и вообще был во многом вне контактов с внешним миром. Я говорю сейчас об исламе в третьем мире, в традиционных обществах. Интересно было бы сравнить его с исламом внутри Советского Союза, но в этом я не компетентен.
- Но тут другая тема. Ислам развивался и существовал в стагнировавших обществах или в обществах наступала стагнация, потому что были исламскими?
- Это двусторонний процесс. Общество фиксировало религию, поскольку это способствовало его стабильности. Религия отвечала на это соответствующим образом, поскольку изнутри религии редко кто-то заинтересован что-то менять.
В традиционных обществах ничто не меняется, не только религия. В реальности все конечно меняется но настолько медленно, что люди этого не замечают. Это общества, которые воображают себя уже законченными. И опять-таки средневековая Европа не была исключением. Поэтому здесь особенно удивляться нечему. Это свойство не только ислама, но всех традиционных обществ.
У традиционного общества будет традиционная религия. Когда оно попадает в окружение постмодернистского или постиндустриального общества, конечно, тут возникают проблемы, культурная шизофрения.
- В каком положении сейчас в Великобритании находятся мусульмане?
- Они переживают очень трудный момент в связи с террористическим актами.
К сожалению, средства массовой информации не имеют сбалансированного подхода. Они стараются, но тем не менее терроризм и ислам очень тесно связаны в общественном сознании, что неверно. Редко кто способен просто так начать убивать людей на религиозном или другом основании.
Ведь совсем недавно колоссальное значение имел ирландский терроризм. Я был в Лондоне, когда был расцвет этого терроризма. Никто не говорил, что этот терроризм католический. Сейчас же довольно типично высказывание об исламском терроризме. Министр образования уже дважды приезжал на встречу капелланов университетов Лондона специально говорить об угрозе терроризма, что с этим делать и прочее. Десять лет назад такой министр даже и не подозревал бы о самом существовании капелланов в университетах.
Поэтому мусульмане переживают трудное, болезненное время в Великобритании. Люди часто смотрят на них с подозрением. У меня был студент, которого регулярно избивали, он жил в не очень «продвинутом» в отношении толерантности районе – и его просто могли избить. У него борода, он выглядит, как террористы на экране. Девушку-пакистанку какая-то пьянь местная может ударить по голове, хотя она даже и не считает себя мусульманкой и не соблюдает законы. Это случается постоянно. И это моя постоянная проблема – сделать так, чтобы им жилось лучше, чтобы они не сомневались в хорошем к ним отношении и нормально развивались как люди и как верующие тоже.
Что-то мы в этом направлении делаем, стараемся найти контакты, у нас бывают совместные мероприятия, я стараюсь организовать для них лекции.
- Есть такое мнение, что через суфизм могла бы быть возможна модернизация ислама в направлении его отхода от законничества, от регламентации внешних форм поведения. Можете это прокомментировать? Что-то происходит у вас в этом направлении?
- Здесь это тоже хорошо усвоенный урок. И правительство пытается поощрять суфистский элемент в исламе. Суфизм – очень развитая в мистическом и интеллектуальном плане ветвь ислама.
Но люди часто не понимают, что ислам и вообще любая религия – это для традиционного типа мышления не интеллектуальная позиция, которую можно принять или не принять: я все продумал, прочел книги и решил, что буду мусульманином. Такое случается редко.
Мусульмане в своем большинстве уже рождаются в мир, где мать носит хиджаб, где мнение отца окончательно и обжалованию не подлежит, где люди живут в кланах, где внешний западный мир воспринимается как враждебный и аморальный. Причем тут суфизм? У них нет такого вопроса, чтобы суфизм был на него ответом.
В основном академики в исламских университетах в Египте или Саудовской Аравии занимаются толкованием закона, примерно как раввины в иудаизме. Спекуляций там мало, суфизм как раз является альтернативой. Ну и конечно среди мусульман достаточно неприязни или даже нетерпимости к другим версиям ислама. В Великобритании большинство
мусульман – сунниты, на шиитов они часто смотрят сверху вниз и считают их религию каким-то уклонением, испорченным исламом. А уж если это суфизм, то это вообще что-то странное. Нужно сказать, что религиозные авторитеты исламского мира начали в последнее время говорить о необходимости преодолеть эти разделения.
Вопросы задавал о. Сергей Николенко